Неточные совпадения
Таков был первый глуповский демагог. [Демаго́г —
человек, добивающийся популярности в народе лестью,
лживыми обещаниями, потворствующий инстинктам толпы.]
— Чтобы казаться лучше пред
людьми, пред собой, пред Богом; всех обмануть. Нет, теперь я уже не поддамся на это! Быть дурною, но по крайней мере не
лживою, не обманщицей!
«Раздавили и — любуются фальшфейерами,
лживыми огнями. Макаров прав:
люди — это икра. Почему не я сказал это, а — он?.. И Диомидов прав, хотя глуп:
людям следует разъединиться, так они виднее и понятней друг другу. И каждый должен иметь место для единоборства. Один на один
люди удобопобеждаемее…»
«А что, если я скажу, что он актер, фокусник, сумасшедший и все речи его — болезненная,
лживая болтовня? Но — чего ради, для кого играет и лжет этот
человек, богатый, влюбленный и, в близком будущем, — муж красавицы?»
Сознание же наступает тогда, когда освобождается
человек от
лживой идеи, что он лишь пленник у посторонней ему злой стихии, что он обиженный внешней силой, когда возвращается
человеку его высшее достоинство, повелевающее самого себя считать виновником своей судьбы и ответственным за зло.
Честная горсть
людей, не приготовленных к честному общественному служению, но полюбивших добро и возненавидевших ложь и все
лживые положения, виновата своею нерешительностью отречься от приставших к ней дурачков; она виновата недостатком самообличения.
Мы говорим: общество, которое рассматривает
человека только как орудие своего обогащения, — противочеловечно, оно враждебно нам, мы не можем примириться с его моралью, двуличной и
лживой; цинизм и жестокость его отношения к личности противны нам, мы хотим и будем бороться против всех форм физического и морального порабощения
человека таким обществом, против всех приемов дробления
человека в угоду корыстолюбию.
Но теперь он начинал чувствовать к ним жадное любопытство чужого
человека, ничем не похожего на них. Раньше он стыдился слушать рассказы о хитрости женщин, о жадной их плоти,
лживом уме, который всегда в плену тела их, а теперь он слушал всё это внимательно и молча; смотрел в землю, и пред ним из неё выступали очертания нагого тела.
Илья думал о
людях, память подсказывала ему разные случаи, рисовавшие
людей злыми, жестокими,
лживыми.
Граф, к чести его сказать, умел слушать и умел понимать, что интересует
человека. Княгиня находила удовольствие говорить с ним о своих надеждах на Червева, а он не разрушал этих надежд и даже частью укреплял их. Я уверена, что он в этом случае был совершенно искренен. Как немец, он мог интриговать во всем, что касается обихода, но в деле воспитания он не сказал бы
лживого слова.
— Настолько же, как и других
людей, хоть убежден, что докторская профессия есть самая
лживая из всех человеческих профессий!
А что такое горе поражает
людей безвозвратно, — он знает это по опыту!» — Но все это скоро показалось Бегушеву глупым,
лживым и почти насмешкой над Домной Осиповной, так как он совершенно был уверен, что смерть мужа вовсе не была для нее горем, а только беспокойством; и потом ему хотелось вовсе не то ей выразить, а прямо сказать, что он еще любит ее, и любит даже сильнее, чем прежде, — что теперешние ее поклонники не сумеют да и не захотят ее так любить!
Если
человек, который долгое время был для сограждан примером нравственного совершенства и любви к отечеству, рукою Государя возводится на степень Дворянства, то можно ли стоять на ней изменнику, вероломному,
лживому свидетелю?
И, неосмысленно
лживые в своем сопротивлении,
люди подчинились велению и отошли от
человека, и стал он доступен всем смертям, какие есть на свете; и отовсюду, изо всех темных углов, из поля, из леса, из оврага, двинулись они к
человеку, пошатываясь, ковыляя, тупые, покорные, даже не жадные.
Он в самом деле
лживый, коварный
человек, он нечестие свое лживо и лицемерно покрывает обманной личиной святости и духовности… «Ах, Фленушка, Фленушка! — шевелилось в уме Манефы.
А такие
лживые похвалы вредны потому, что сглаживают в понятиях
людей различие между добром и злом.
«Все это было притворство, потому что это все выдуманное, а не от сердца. Какое мне дело до чужого
человека? Ах, как глупо, как гадко!.. Нет, теперь я уже не поддамся на это! Быть дурною, но по крайней мере не
лживою, не обманщицей! Пускай они живут, как хотят, и я, как хочу. Я не могу быть другою!»
Все время боги становятся
людям поперек дороги, ни на одну минуту не дают возможности свободно развернуть свои силы. Боги предопределяют исход боя, посылают ужас на храбрых, сильными делают слабых, вырывают своих поверженных любимцев из-под копья и уносят их в темном облаке. Зевс посылает Агамемнону
лживый сон, чтобы побудить его к бою, в котором греки будут разбиты. Умирающий Патрокл знает, что поверг его не Гектор, с которым он сражался, а стоявший за Гектором Аполлон...
— Если вы один так поступите, то этого, разумеется, будет мало. Но важна идея, пример. Вы — один из наиболее уважаемых
людей в городе; ваш почин сначала, может быть, вызовет недоумение, но затем найдет подражателей. Потому и не удается у нас ничего, что все руководствуются
лживою, но очень удобною пословицею: «Один в поле не воин».
И опять, с недоумением, спрашивал себя, как это он, сын деревенского попа, по воспитанию — бурсак, простой, грубый и прямой
человек, мог так беспомощно отдаться в руки этого ничтожного,
лживого, пошлого, мелкого, по натуре совершенно чуждого ему существа.
Если бы дать ему силу, он забросал бы их камнями; он собрал бы тысячу
людей и велел бы вытоптать догола нежную
лживую зелень, которая всех радует, а из его сердца пьет последнюю кровь.
Какую страшную иронию над взаимною любовью, над пылкою страстью
людей, увлекающихся и безумствующих, представляли эти два обнявших друг друга костяка, глазные впадины которых были обращены друг на друга, а рты, состоящие только из обнаженных челюстей с оскаленными зубами, казалось, хотели, но не могли произнести вслух, во все времена исторической и доисторической жизни
людей лживые слова любви.
Речи начались только в одиннадцатом часу вечера Прокурор, пожилой сутуловатый
человек, с умным, но мало выразительным лицом, с тихой, спокойной и красивой речью, был грозен и неумолим, как сама логика, — эта логика,
лживее которой нет ничего на свете, когда ею меряют человеческую душу.
А никак не доказывать разными хитростями, основанными на тех
лживых и глупых словах, называемых законами, что можно и не убивать этого
человека.
Баранщиков составил о себе «скаску» и отпечатал ее в Петербурге книжкою, из которой мы и взяли большинство поданных им о себе сведений. Книжка вышла в 1787 году, и издание ее сделано для тогдашнего времени очень опрятное и должно было стоить значительных денег. Следовательно, у Баранщикова были какие-то состоятельные друзья, которые помогали ему издать его глупую и
лживую «скаску», вместо того, чтобы заплатить его долги тем
людям, которых он разорил своим беспутством.
Свойственное же нашему времени миросозерцание есть то понимание смысла человеческой жизни и вытекающее из него руководство поведения, которое было открыто христианским учением в его истинном значении 1900 лет тому назад, но было скрыто от
людей искусственным и
лживым церковным извращением.
Вообще моя закаленная правдивость нашла для себя жестокое испытание в среде этих
лживых и мелочных
людей.
Александр I, умиротворитель Европы,
человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшею властью, и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и
лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, еслиб имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку Божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных
людей, и говорит только...
В темных русских
людях, одержимых
лживой идеей, обманутых и изнасилованных, должно пробудить
человека, человеческий образ и человеческое достоинство.
В голосе был ужас и что-то детское и молящее. Как будто так огромно было несчастие, что нельзя уже и не нужно было одеваться гордостью и скользкими,
лживыми словами, за которыми прячут
люди свои чувства. Попадья стала на колени у постели мужа и взглянула ему в лицо: при слабом синеватом свете лампадки оно казалось бледным, как у мертвеца, и неподвижным, и черные глаза одни косились на нее; и лежал он навзничь, как тяжело больной или ребенок, которого напугал страшный сон и он не смеет пошевельнуться.
Простая, скромная, и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту
лживую форму европейского героя, мнимо управляющего
людьми, которую придумала история.